Он отпустил спинку стула и медленно повернулся. Сейчас он выглядел таким же усталым, как и тогда в каменоломне, когда Джулия увидела его в первый раз, или, может, даже больше.
Леннарт встал и направился к двери, но вдруг обернулся:
— Я могу сказать… мне стало лучше, когда я застрелил Лунгера. А насчет мести Нильсу Канту скорее наоборот.
Потом Леннарт ушел. В тишине палаты было отчетливо слышно, как Йерлоф вздохнул. Почему-то никто не аплодирует.
Он посмотрел на дочь.
— Я… мне… очень жаль, Джулия, — прошептал он, — очень, очень жаль.
Она кивнула и сквозь слезы посмотрела на отца. В эту минуту она отчетливо представила, как бы выглядел взрослый Йенс.
— Я люблю тебя, папа.
Она опустила ладонь на руку Йерлофа и крепко сжала.
Был первый по-настоящему весенний день, наполненный солнцем, теплом, цветами, птичьим щебетом. Небо над Эландом казалось голубым колышущимся от ветра пологом. В такой день жизнь как будто начинается заново и все самое интересное ждет впереди. Причем совсем неважно, сколько тебе лет.
Для местного репортера Бенгта Нюберга весна, когда она действительно приходила на остров, была приглашением к путешествиям по Эланду. И в такие дни, как сегодняшний, он старался не засиживаться дома.
Бенгт на несколько секунд прикрыл глаза, а потом посмотрел на Марнесскую церковь, окруженную каменной стеной.
Зимой, тогда, в четверг, когда вскрывали могилу, там собралась куча любопытных. Множество журналистов, зевак, которых никто не приглашал на кладбище, толпились за полицейским ограждением. У самой могилы находилось всего несколько человек. Остальных пастор попросил оставаться по другую сторону кладбищенской стены.
Сейчас, весной, все было по-другому. Бенгт со своим блокнотом был здесь единственным репортером, хотя и мыкался в отдалении. Рядом с ним топтался молодой фотограф. Его прислал из Боргхольма главный редактор, хотя Бенгт и упомянул, что справится один. Но речь шла о настоящей сенсации, которую можно будет продать крупным газетам. Здесь не годилась незатейливая камера Бенгта Нюберга.
Фотограф из Боргхольма оказался, что называется, новоиспеченный, проще говоря — салага. Сопливый мальчишка из Смоланда по имени Йенс. Его звали так же, как и того мальчика.
Терпения у Йенса не было ни на йоту. Как только кладбищенский сторож показал им место, он тут же поднял повыше камеру и забегал, выискивая подходящую точку. Потом подошел к Бенгту и сказал:
— Я, кажется, смогу пробраться туда, внутрь. — И с вожделением посмотрел на кладбищенскую стену. — Прокрадусь там, вдоль…
Бенгт покачал головой и отрезал:
— Не суйся. Здесь хорошее место.
Они остались стоять за стеной. Солнце светило вовсю. Ждать пришлось не очень долго. Из церкви вышла похоронная процессия. Моторизованная камера Йенса зажужжала и защелкала.
Впереди, по каменной дорожке, медленно шел пастор. Следом — Джулия Давидссон, мама. Рядом с ней — Йерлоф, дедушка. За ними какой-то высокий мужчина, примерно одного возраста с Джулией.
— А этот парень кто? — спросил Йенс, опустив камеру.
— Папа мальчика, — объяснил Бенгт.
Джулия Давидссон держала отца под руку. Они подошли к могиле недалеко от колокольни. Они стояли бок о бок, пока гроб не опустили в землю. Йерлоф склонил голову, а Джулия положила розу.
«Да, — подумал Бенгт, — можно сказать, местные знаменитости». Так много случилось в округе всего за каких-нибудь полгода. Осенью — трагическая гибель Эрнста Адольфссона в каменоломне. Месяц спустя дикая смерть Гуннара Лунгера в полицейском участке. А потом полиция нашла в Лонгвике в его гостинице вторую сандалию. Маленькую сандалию, точно такую, как та, которую чуть раньше покойный судовладелец Мартин Мальм прислал Йерлофу.
Казалось, что все закончилось. Но криминалисты воссоздали картину обстоятельств смерти Гуннара Лунгера. Леннарта Хенрикссона судили в Кальмаре. По двум обвинениям — убийство Гуннара Лунгера и непреднамеренное убийство Йенса Давидссона. Леннарта Хенрикссона признали виновным. И в довершение всего пасмурным зимним днем вскрыли могилу Нильса Канта.
При вскрытии могилы выяснилось, что там похоронен не только Нильс Кант. В его гробу обнаружили еще одно не поддающееся идентификации тело. Возможно, шведского матроса, много лет назад исчезнувшего в Южной Америке. Скорее всего, его убили.
И наконец под гробом Канта нашли третье тело. Намного меньше, чем два других. И только тогда дело было полностью раскрыто.
А сейчас вовсю жарило солнце, на Эланд пришел праздник — весна. И маленького мальчика, который пролежал запрятанным в земле двадцать лет, наконец нашли и похоронили по-человечески.
Когда короткая церемония прощания у могилы закончилась, Йерлоф и Джулия Давидссон медленно пошли к церкви. За ними в нескольких метрах — папа Йенса Микаэль.
Джулия и Йерлоф, насколько было видно из-за стены Бенгту, шли молча. Никто из них не сказал ни слова и у могилы во время похорон. Но у Бенгта все же появилось такое чувство, что они и без слов прекрасно понимают друг друга. Они семья и связаны так крепко, что трудно, наверное, и представить.
Бенгт Нюберг им завидовал.
— Ну вот и все, — сказал фотограф и опустил камеру. — Дело сделано.
— Да, — ответил Бенгт, — можно ехать по домам.
Он ни слова не написал в своем блокноте. И, скорее всего, ограничится несколькими строчками под фотографией.
Этого вполне достаточно. Но если потом его кто-нибудь спросит про похороны маленького мальчика, то Бенгт ответит: был свет, покой, любовь и освобождение, — завершилось что-то великое.