Мертвая зыбь - Страница 38

— Я его по школе совсем не помню, я был старше, чем Кант, — сказал Йерлоф, — но мне про драки Йон Хагман рассказывал.

— А потом Нильс начал работать в семейной каменоломне, — продолжила Астрид, — но там тоже ничего хорошего не получилось.

— Да, был там какой-то скандал. Один из грузчиков чуть не утонул, по-моему. — Йерлоф покачал головой. — А ты помнишь, Астрид, как одна шхуна сгорела на следующую ночь после ухода Нильса из каменоломни? «Изабелль» она называлась. Ее уже загрузили, и она стояла в Лонгвике, в гавани; капитан проснулся среди ночи оттого, что на борту был пожар. Чтобы огонь не перекинулся на другие корабли, ее с трудом успели взять на буксир и отвести от пирса. Выгорела «Изабелль» дочиста, провели расследование, заключение было — самовозгорание. Но многие здесь, в Стэнвике, говорили, что «Изабелль» поджег Нильс Кант. Вот, наверное, тогда все и началось.

Джулия вопросительно посмотрела на Йерлофа:

— Началось что?

— Ну, как тебе сказать… Нильс Кант из паршивой овцы превратился в козла отпущения: что бы плохого ни происходило, во всем всегда винили его.

— Да нет, не во всем, — заметила Астрид, — только в самом плохом, в настоящих преступлениях: поджоги, кражи… или когда скот искалеченный домой возвращался…

— Ну, и во всяких бедах тоже, — сказал Йерлоф. — Когда крыло у ветряной мельницы ломало или когда лодки с привязи в море уносило…

— Вообще-то его можно было подозревать в чем угодно, — добавила Астрид, — по нему было видно, что он на все способен.

— Но это все началось не просто так, — заметил Йерлоф. — У Нильса Канта была своя история. Строгий отец, который не давал ему спуска и умер, когда Нильс был еще маленький, а с другой стороны — мать, которая все время твердила, что Нильс лучше всех на свете. Так что рос он не в самой лучшей обстановке.

Астрид закивала, затем помолчала, какое-то время размышляя, потом тихо спросила:

— Я вчера наше радио слушала, там говорили про несчастный случай… Йерлоф, когда будут похороны?

Йерлоф про себя отметил то, как быстро Астрид постаралась сменить тему. Если, конечно, Астрид только не считала, что Нильс Кант каким-то образом причастен к смерти Эрнста.

— Как я понял, в среду, — ответил Йерлоф. — Я разговаривал с Йоном, он мне так сказал.

— А где пройдет служба? В Марнесской церкви?

— Ну да, — буркнул в ответ Йерлоф и поднял чашку с кофе. — Хотя странно: та же самая колокольня, которая Эрнста и порешила.

— Эрнст всегда был очень осторожным, когда работал с камнем, — заметила Астрид, — и я никак не могу понять, что ему там, на обрыве, понадобилось.

Йерлоф покачал головой, но ничего не сказал.

— Ну что, и это все? — удивилась Джулия после кофе у Астрид, когда они сели в машину и направлялись обратно в Марнес.

— Кто все? — спросил Йерлоф.

— Те, кто живут в Стэнвике. Мы повидались со всеми?

— Более или менее, — ответил Йерлоф, — со всеми, кто по-настоящему живет в Стэнвике. Есть, конечно, те, кто приезжает сюда по выходным из Боргхольма и Кальмара. Душ пятнадцать или двадцать, я их не так хорошо знаю.

— А летом здесь что творится?

— Нашествие, — ответил Йерлоф, — все забито курортниками, их обычно несколько сотен и становится все больше и больше, они все время новые дома строят. И, наверное, столько же каждую неделю приезжает в кемпинг Йона. Здесь летом живет больше людей, чем тогда, когда я был маленьким. Муравейник какой-то, но в Лонгвике еще хуже, потому что там есть стоянки для катеров и яхт, да еще и гостиница на берегу.

— Да я помню, как здесь обычно бывало летом, — заметила Джулия.

Йерлоф вздохнул:

— Наверное, я не должен жаловаться. Народ с материка приезжает сюда с деньгами.

— Но все всегда хорошо не бывает, — сказала Джулия и притормозила перед поворотом к Марнессу. — Кругом чужие, не знаешь, чего ожидать.

— Да, летом так и бывает, — согласился Йерлоф. — Примерно как у тебя, в большом городе: люди приходят, уходят, никто ничего не знает, никто ничего не видит.

— Ну почему летом? Осенью — то же самое. Вот сейчас, к примеру, в Стэнвике нет никого, кто бы мог…

Внезапно Джулия замолчала, что-то припоминая.

— Астрид обычно все вокруг замечает, — сказал Йерлоф, потом пригляделся к Джулии и спросил: — В чем дело?

— Я тут вспомнила… Эрнст сказал, что он ждал гостя, — ответила Джулия, — когда его позавчера возле нашего дома встретила. Он мне тогда предложил: «Заходи и посмотри на мои скульптуры, я буду рад, но только не сегодня вечером, я жду гостя» — или что-то в этом роде.

— Он так сказал? — спросил Йерлоф, задумчиво глядя перед собой на дорогу.

— И это что, тоже как-то связано с Нильсом Кантом?

— Может быть.

— Ты хочешь сказать, это он приходил к Эрнсту?

— Нет, я так не думаю, — ответил Йерлоф.

В машине стало тихо. Они проехали мимо Марнесской церкви, и Йерлоф тут же вспомнил про предстоящие в среду похороны — неизбежная церемония, но от этого ничуть не более приятная.

— Ты знаешь больше, чем рассказываешь, — произнесла Джулия.

— Да, но не намного. Это действительно так, у нас есть кое-какие предположения, я хочу сказать, у Йона и у меня.

И тут же с грустью подумал, что свои идеи и соображения были и у Эрнста.

— Ты понимаешь, что это не игра, — негромко ответила Джулия. — Йенс мой сын.

— Я это знаю.

Йерлофу очень захотелось попросить дочь перестать говорить о Йенсе как о живом.

— Я тебе обязательно скоро расскажу все, что знаю.

— А зачем ты упомянул про сандалию Йенса у Астрид? — спросила Джулия.