Мертвая зыбь - Страница 22

Дом и пустошь являлись теми двумя мирами, которые остались у Нильса после того, как матушка объяснила, что он больше не может работать в каменоломне после драки с Ласс-Яном. С тех пор прошло уже несколько лет, но и другие каменотесы не хотели видеть там Нильса. Нильсу на это было совершенно наплевать, поэтому он больше ни разу не появлялся в каменоломне и тем более не стал ни перед кем извиняться. Единственное, что было неприятно, — так это то, что его матушке пришлось заплатить Ласс-Яну жалованье за все то время, пока срастались его сломанные пальцы и он не мог работать.

Хотя во всем виноват сам Ласс-Ян.

У Нильса от этой истории тоже осталась память — два сломанных пальца на левой руке. Он не захотел ехать к доктору в Марнесс, хотя болело зверски, поэтому пальцы срослись неправильно, остались скрюченными и с трудом сгибались. Но Нильсу было все равно: ведь он правша, и это не мешает ему держать дробовик.

Народ в деревне теперь избегал Нильса, но это тоже не имело для него никакого значения. Майя Нюман несколько раз останавливалась на дороге, когда он шел к пустоши, но лишь молча смотрела на него, как и все остальные. Майя, конечно, была красивая, но Нильс обходился и без нее.

Матушка Нильса дала ему двуствольный дробовик «хускварна», и с тех пор он стал его единственным другом. Нильс отдавал матери всех кроликов, которых ему удавалось подстрелить, так что местные скупердяи крестьяне больше не дурили ее, заламывая за мясо непомерные цены.

На востоке, прочерчивая горизонт, виднелась белая колокольня Марнесской церкви. Но Нильс ни в каких ориентирах не нуждался: он давно изучил пустошь, с ее лабиринтами длинных каменных стен, скал, бесконечных зарослей кустов и травы.

Прямо перед ним, немного наискосок, лежал жертвенный камень, невысокий холмик в память о том, как какой-то полоумный псих укокошил на этом месте священника, а может, даже епископа. Все это случилось много сотен лет назад, когда Нильса еще и в помине не было.

Но люди, которые проходили мимо этого места, не все, конечно, но некоторые, рядом в память клали камень. Сам Нильс никогда этого не делал: для него жертвенный камень был всего лишь хорошим местом, чтобы посидеть и перекусить.

Вот и сейчас он остановился, потому что почувствовал, что слегка проголодался. Нильс подошел к жертвенному камню, расчистил себе место, устроился поудобнее, положил дробовик поближе, чтобы был под рукой, снял рюкзак и поставил себе на колени. Он открыл рюкзак и начал изучать, что ему приготовила матушка. Нильс обнаружил два бутерброда с сыром и два с колбасой, завернутые в промасленную бумагу, и небольшую запотевшую бутылочку молока. Матушка сама уложила все это в рюкзак, пока Нильс, не спрашивая ее, наливал в плоскую фляжку коньяк, который мать держала в самом дальнем ряду на нижней полке шкафа.

Нильс начал трапезу с того, что открыл фляжку и сделал большой глоток. По всему горлу растеклось приятное тепло, и только потом неторопливо взялся за пакет с бутербродами. Также неспешно, пока он со вкусом ел и пил, закрыв глаза от удовольствия, его мысли нанизывались одна на другую.

Нильс думал об охоте. Сегодня ему еще не попался ни один кролик, но у него впереди была еще вся вторая половина дня, так что шансы имелись. Потом он подумал о войне, о которой все время говорили дикторы, стоило только включить радио.

Швецию пока не оккупировали. Хотя три немецких эсминца по ошибке налетели на минное поле возле южного побережья Эланда летом сорок первого года. Их разнесло в клочья, сотни гитлеровских моряков оказались в воде; кому повезло — те просто утонули, а остальные сгорели заживо в разлившемся по воде топливе. А позже, летом сорок второго, очень многие эландцы были совершенно убеждены в том, что война добралась и до них. Непонятно почему, немецкий бомбардировщик сбросил целых восемь бомб на лес у подножия руин Боргхольмского замка.

Громыхало так, что было слышно аж в Стэнвике. Нильс тогда спал, его разбудили звуки взрывов. Он стоял перед темным окном, сердце бешено колотилось, потому что, и он готов был в этом поклясться, Нильс слышал шум двигателей самолета, улетающего от острова. Может, какой-нибудь «мессершмитт». Он изо всех сил вслушивался в наступившую тишину и хотел лишь одного — еще бомб, еще взрывов здесь, вокруг Стэнвика.

Но никакого немецкого вторжения так и не произошло. А сейчас, похоже, Гитлер оставил эту идею. Нильс почитывал «Эландс-постен» и поэтому знал о большом поражении немецких войск под Сталинградом, которое случилось на редкость холодной зимой этого года. Похоже было, что Гитлер проигрывает.

У себя за спиной Нильс услышал лошадиное ржание.

Он открыл глаза и обернулся. Позади него показались несколько лошадей. Молодняк. Четыре пегие в бело-коричневых пятнах неторопливо трусили мимо жертвенного камня. И вот они уже, выстроившись в рядок, двигались мимо Нильса, наклонив голову и поднимая плотные клубы пыли. Земля тут мягкая, и копыта ударяются о нее почти неслышно.

Лошади. Шляются, где хотят, своим табунком по пустоши. Пару раз, когда Нильс выслеживал кроликов, он вляпался в лошадиное дерьмо, которое они оставляли в память о себе.

Скорее всего, что этот табунок возвращался домой. Но когда Нильс набрал воздуху и коротко свистнул, а потом сунул левую руку в рюкзак, передняя лошадь, наверное вожак, остановилась и повернула к нему голову.

Остальные последовали его примеру и также смотрели на Нильса. Одна из них наклонилась, чтобы попробовать найти что-нибудь вкусное в желтой траве пустоши, но ничего не обнаружила. Лошади ждали: может быть, им перепадет что-нибудь повкуснее.