Мертвая зыбь - Страница 56

Вскоре поезд исчез вдали. Стало тихо. Он смог. Он с этим справился.

Нильс медленно встал и огляделся. Он опять на пустоши, с дробовиком в руке.

Поблизости не было видно ни одного дома, ни одного человека. Одна лишь вечная земля и такое же вечное синее небо. Нильс свободен. Он быстро пошел по пустоши к западному побережью острова, ни разу не оглянувшись на железную дорогу.

Нильс свободен, и сейчас он должен пропасть.

Впрочем, он уже пропал.

14

— Вот такая вот мрачная история. В сумерках ее только и рассказывать, — тихо сказала Астрид. Когда она закончила свой рассказ о Нильсе Канте, бутылка вина уже опустела. То немногое, что еще оставалось от солнечного света, постепенно исчезало за кухонным окном и сейчас превратилось в узкую багровую полоску над горизонтом.

— А полицейский, тот, что в поезде… он умер? — спросила Джулия.

— Он уже был мертв, когда кондуктор нашел его, — ответила Астрид. — Выстрел ему прямо в грудь попал.

— И это был отец Леннарта?

Астрид кивнула.

— Леннарту было, наверное, лет восемь, может, девять, когда все это случилось. Так что он не так много помнит, — продолжила Астрид и потом добавила: — Но это наверняка здорово на него подействовало… Я знаю, что он вообще ни с кем и никогда не говорит о смерти своего отца. Точнее, о том, как он умер.

Джулия посмотрела на свой бокал:

— Да, теперь я понимаю, почему он не хочет говорить и про Нильса Канта.

Может быть, из-за вина, но Джулию неожиданно охватило чувство не то солидарности, не то сопереживания, — в общем, какая-то общность между ней и полицейским из Марнесса. Он потерял отца, а она — сына.

— Правильно понимаешь, — сказала Астрид. — А представляешь, каково ему было, когда опять пошли слухи насчет того, что Нильс Кант жив. Для Леннарта это что нож острый.

Джулия подняла глаза и посмотрела на Астрид.

— А откуда взялись эти разговоры? — поинтересовалась она.

— А ты сама что, ничего не слышала?

— Нет. Но зато я видела могилу Канта в Марнессе; там и надгробие есть, и год, и…

— Сейчас, конечно, не так много народу осталось, кто помнит Нильса Канта. А те, кто помнит, уже старые. Но есть люди, которые считают, что, когда гроб сюда из-за моря привезли, то тела там не было — вместо него лежали камни.

— А Йерлоф как думает? — спросила Джулия.

— А он мне никогда этого не говорил, — ответила Астрид, — по крайней мере, я от него этого не слышала. Но он из старых капитанов, а они в слухи не верят. А весь этот разговор насчет Нильса… сплетни. Вот тоже еще говорят, что видели Нильса Канта: он стоял у дороги осенью в тумане и что-то высматривал. Седой, бородатый… А еще его видели на пустоши. Дескать, он по-прежнему там бродит, точно так же, как когда был молодым. Нашлись и такие, которые заметили Канта в толпе на празднике в Боргхольме летом.

Астрид покачала головой:

— Я сама Кантова призрака не видела. Я думаю, он умер.

Астрид взяла бокалы и встала из-за стола. Джулия продолжала сидеть, она размышляла, что было бы, если бы ее мама была жива. Может быть, они вот так же сидели бы здесь, в Стэнвике, на кухне, и разговаривали. Хотя кто знает. Элла не любила распространяться насчет того, что думает.

Джулия вздрогнула. Она почувствовала, как совершенно неожиданно что-то теплое и мягкое дотронулось до ее щиколотки. Конечно, это был всего лишь фокстерьер Астрид Вилли, подобравшийся к ней под столом. Она опустила руку и стала поглаживать жесткую шерсть на загривке собаки, задумчиво глядя в окно на красные солнечные отсветы где-то там, над материком.

— Мне бы очень хотелось остаться здесь, — сказала она.

Стоявшая у раковины Астрид обернулась и посмотрела на Джулию.

— Ну и оставайся, — ответила она. — Куда тебе торопиться? Да и вообще, время еще детское, еще потрепемся.

Джулия покачала головой:

— Да нет, я не про то, я хочу сказать… мне хотелось бы остаться в Стэнвике.

Она действительно так думала. Может быть, дело было в вине, но сейчас она удивительно ярко видела свое детство: каждое лето, которое она провела здесь, в поселке, вносило какую-то ноту, и в итоге воспоминания о детстве зазвучали мелодией, слышной только самой Джулии. Это очень походило на народные эландские песни; многие из них она слышала здесь, дома, в Стэнвике. Остаться здесь, несмотря на горе, преследовавшее ее со дня исчезновения Йенса, несмотря на смерть Эрнста.

— А ты разве не можешь остаться? — спросила Астрид. — Ты же ведь, наверное, придешь на похороны Эрнста?

Джулия покачала головой:

— Мне машину надо сестре вернуть.

Аргумент был довольно слабый, и Джулия это прекрасно понимала. Ведь «форд» принадлежал ей в той же степени, что и сестре, но ничего лучшего ей в голову в этот момент не пришло.

— Я уеду, наверное, завтра вечером. Ну, может быть, послезавтра.

Она встала из-за стола, правда, с трудом: после их с Астрид винной дегустации ноги не очень-то хотели слушаться.

— Спасибо тебе большое за ужин, Астрид, — поблагодарила Джулия.

— Тебе спасибо, было здорово, — сказала Астрид и широко улыбнулась, — надо обязательно еще посидеть, до того как ты уедешь. Если не получится, то потом, когда ты опять приедешь в Стэнвик.

— Обязательно, так и сделаем, — пообещала Джулия, похлопала Вилли на прощание и открыла дверь кухни.

Ночь еще не наступила, всего лишь ранний вечер, так что Джулии не надо было пробираться в кромешной темноте.

— Возвращайся ко мне, если забоишься темноты, — крикнула ей вслед Астрид. — Сейчас в Стэнвике остались только мы с тобой и еще Йон Хагман. А раньше три сотни душ жили, и церковь была, и даже общество трезвости, а по всему берегу сети сохли. А теперь только мы.